– Милость Божья, что оно такое? – прошептал Драккайнен.
– Ну ты, братишка, меня и напугал, – сказал он. – Кто ты такой? Больной? Помощь нужна?
– Мужчинам запрещено заговаривать с ними неспрошенными, – заметил Брус. – Родственники могут тебе накостылять, а то и кто-то ткнет ножом в уличной сутолоке.
– Грим! – сказал. – Загримировали тебе глаза! И нос! И даже уши!
Колодцы на дорогах приходилось окружать отрядами, чтобы не вычерпали их до дна. Повозкам, груженным бочками, тоже приходилось ехать под защитой всадников. Дурра сохла на полях, а початки были размером не больше детского кулачка.
Снаружи тихо, успокаивающе шелестел дождь. Слышались неторопливые шаги тяжелых сапог стражника. Стукнуло древко. Мягкий, слабый отзвук растираемых мокрых, замерзших ладоней. Где-то поблизости улавливалось легкое дыхание: через нос, медленное, но ведь любое дыхание – звук. Легкий шелест одежды. Плеск грязи.