– Ну, не настолько все срочно… Но, я думаю, у вас и свои вопросы накопились.
Да, то, что творили эти вонючие уроды, еще хуже, чем работорговля. Ведь при работорговле людей лишали только родины и свободы, а здесь их лишали еще и собственного тела! Ну если эти уроды Айзенкранцы говорят правду, а не пытаются в очередной раз как-то смухлевать…
– Ну да, ну да, – ворчливо отозвался Укс. – А то я не знаю, кто такие клановые? И вон твоя… эта… сидит и взглядом меня буравит, что резак плазменный, – он снова шумно вздохнул и, опустив взгляд, сказал: – Ты это… прости, офицер, я того… пойду лучше.
Впрочем, это было вполне объяснимо. Ибо они просто не увидели в системе никого, кого бы стоило опасаться…
– Да уж конечно… – скептически покачал головой сержант. – А все эти режущие головы и расстреливающие людей в кафе, театрах и отелях террористы? Они тоже боятся насилия и стараются отодвинуть его от себя?
Так что раздавшийся звонок он сперва отнес к звуковому ряду, лившемуся из разнесенных динамиков 4D-телевизора. Эту здоровую дуру в его небольшой квартире установили только в прошлом году. Как шефскую помощь от родного ОКБ. И на кой она ему сдалась? Вот только никто не спрашивал. Приехали, поздравили с юбилеем, торжественно сообщили, что на его карту зачислена денюжка, затем, затоптав полы и изгваздав табуретки, сноровисто закрепили экран «ценного подарка ветерану» на дальней стене, прикрытой ветхим ковром, и развесили по углам динамики. Потом какой-то потный краснорожий мужик (по виду – чистый депутат) торжественно потряс ему руку и громогласно что-то пообещал в сторону пары-тройки сомнительных типов, которые скучковались у двери в туалет (журналисты, что ль, хрен поймешь, с этими микроскопическими гаджетами, вот раньше таких издаля было видно по всяким камерам и микрофонам). После чего все шустро собрались и выкатились.