– Аминь! – отозвался Аксель. – Кстати, вы знаете, с кем только что танцевали, ваша светлость?
Еле успеваю пригнуться, ибо мои верные мушкетеры, не разобравшиеся, что происходит, пытаются подстрелить своего работодателя. Я в ответ отчаянно матерюсь и в утренних сумерках вижу, как вытягиваются лица Петерсона и Гротте.
– Во-первых, я хотел бы заметить, что это было бы крайне плохо для Швеции. Русские не поляки, тот, кто станет у них царем, получит всю полноту власти. Конечно, ему надо будет учитывать мнение старой аристократии, но польского бардака там никогда не будет. Во-вторых, я полагаю, Владислав упустил свой шанс, а у Сигизмунда его никогда и не было. Когда русские свергли Шуйского, Владислав имел бы некоторые возможности примирить стороны после Смуты. Однако для этого он должен был бы выполнить ряд условий. Прибыть в Москву на присягу, безоговорочно принять православие, пообещать всем участникам смуты амнистию. Так или иначе, он бездарно упустил эти возможности.
При виде этой сцены у присутствующих одновременно вырвался крик, а у меня в голове застучала мысль, что я сейчас один среди приближенных моего двоюродного брата, и если этот звук за моей спиной издает не лезвие, покидающее ножны, то я ничего не понимаю в оружии. Резким кувырком ушел в сторону и услышал, как обивку на спинке моего кресла пропарывает чей-то клинок. Но я уже на ногах и, выхватывая допельфастеры, твердя про себя торжественный обет, что даже если ко мне явится ангел господень или его рогатый антипод и предложит кольт-патерсон, беретту и пистолет Макарова заодно, я все равно ни на что не променяю свои старые добрые рейтарские пистолеты.
– Вот что, Юрген, раздели своих и отведи по обе стороны дороги. Да так, чтобы вас видно не было! Если это датчане – они атакуют нас, и, когда завязнут, бейте их с обеих сторон. Хайнц! Стройте наших «каторжан» посреди дороги! Клюге, где вы, черт вас дери? У вас вторая линия! Vorwärts!
– Экгхм… сейчас, – прокашлялся Аксель, – сейчас никто.