Ни через пять секунд, ни через двадцать. Эта дрянь даже не подумала взорваться.
В самой дальней камере жил Плакса. Я не знаю, как он выглядит, что совершил и за что пребывает тут. Он все время громко вздыхал, точно печальное привидение, а к ночи начинал плакать. Это страшно злило Вилки, который сразу же принялся орать, чтобы Плакса заткнулся, отчего последний рыдал еще громче.
– Не понимаю я тебя. – Хозяин «Шарлотки» не удержался от комментария. – Как ты его вообще пьешь?
Я вспомнил крошку «Матильду» и всех тех людей, что сражались вокруг нее. Солдаты столько месяцев считали этот островок стали, не сдавшийся на милость искиров, своим домом. Наверное, она до сих пор ржавеет где-то там.
Я успел насчитать шестерых, но, судя по воплям и топоту ног, одичавших созданий было гораздо больше. Готов биться об заклад, что как минимум дюжина. В принципе я смог бы положить всю эту гомонящую, точно макаки, стаю нелюдей, но даже их вопли не сравнятся с грохотом выстрелов. И на уши встанет не один квартал, а сразу пять. А там неизвестно, какая еще напасть приползет на шум.
Белое. Как первый снег, выпавший на полях. Куртки и перчатки бесшумных стюардов, снующих мимо столов. Один из них, уже немолодой, с седеющими пушистыми баками, которыми он, по-видимому, очень гордился, предложил мне шампанского.