Потому-то он и ушел в пустыню, туда, где не встретить людей, где нет магии. Там, где нет активно используемой Силы, существовал лишь малый шанс наткнуться на нечто, что могло бы воспользоваться его телом. Впрочем, усмехнулся он, выплевывая песок изо рта, что бы теперь его ни захватило, ему не просуществовать слишком долго. Самое большее – несколько болезненных часов.
Ужин был ровно таким, какого и можно ожидать в отрезанном от мира, забытом богами и людьми гарнизоне на пограничье империи. Однако Вельгерис не казался разочарованным кашей со шкварками, бараньим гуляшом, ячменными лепешками и козьим сыром. Поедал все так, как если бы вот уже несколько дней не имел во рту ни крошки. Глядя на Гончую, Эккенхард не мог не признать, что и выглядел тот так, словно это было правдой: высокий, худой и жилистый – жилистостью жертвы долгого голода, с гибкими худыми ладонями, с сеткой голубых жилок, с выпирающим на горле кадыком, а на небольшой голове его – тут и там – несколькими торчащими кустиками волос. Лицо его напоминало посмертную маску, в глазницы которой кто-то всадил куски угля. Когда он глотал, кадык его прыгал вверх так резко, что казалось – вот-вот выскочит у него изо рта. Все время ужина он не отрывал взгляда от тарелки, даже когда пил вино. Наверняка он не стал бы украшением ни одного из приемов.
– Хе-хе, как я и говорил: всякий платит за свои грехи. Ну, ему это удалось. – Жидкость в бутылке хлюпнула, у чернобородого явно тряслись руки. – Ну и ладно, господин офицер, и ладно, выпьем же за тех, кого озеро забрало с собой.
Она отвернулась и двинулась вглубь тенистого каньона.
Оставался лишь один вопрос. Отчего внезапно, без предупреждения, Гентрелл решил посвятить одного из своих гонцов в секрет, который Второй Гончей пришлось выдирать едва ли не силой, выдав взамен своего агента? Станет ли он с этого мгновения чуть более важной пешкой – или всего лишь приманкой на крючке?
– Я уже знаю. А теперь коротко: ты видел какие-то коптильни? Стойки для сушки рыбы или сети? Загородки с животными?