– Так ведь, так ведь, господа хорошие… – Старший из парней не мог оторвать взгляда от грозного оружия десятника и явно завис с ответом. – Так ведь, так ведь… Так ведь оно…
– Нет, я ведь говорила уже: я не служу никому. Это место, которое вы называете Скорпионьей Мельницей, и скорпионы некогда приходили сюда умирать. Но сейчас – уже нет. Слишком многое изменилось со времен, когда венлегги пришли сюда, чтобы попытаться воссоединиться со своей кааф. Когда утихли отголоски последней битвы, когда появился барьер, у них не было другого выхода. Но у них не получилось. Эта пустыня обладает собственной памятью и имеет свои планы на тех, кто здесь обитает. Она не выпустила их, убила, как и всех, кто не кланяется ей достаточно низко, смолола их хитиновые панцири в снежно-белый прах. А потом, чтобы скрыть убийство, не позволила их пыли покинуть здешние места. Впрочем, это было легче всего. Сила тут аж бурлит.
Они подошли к входу сбоку, оба солдата с арбалетами встали напротив. Вахренн толкнул дверь рукоятью топора и приклеился к стене. Ни скрипа. Пять ступеней вверх они преодолели на цыпочках, сперва десятник, потом Кеннет, в конце – арбалетчики. Дом был схожего с остальными устройства: два помещения по левой стороне коридора, одно – справа. Походя лейтенант отметил отсутствие дверей: ничего, только темные дыры проемов. Хлопнул Велергорфа по плечу и указал на первую слева. Заглянули. Пусто, четыре стены, маленькое оконце, сквозь которое вливался бледный ночной свет, благодаря чему в помещении вообще можно было хоть что-то увидеть, несколько кусков дерева на полу. Никакой мебели, сундуков, обычных домашних штучек. Заглянули в другую дверь. Там находилась кухня, но от печи осталось только несколько треснувших кирпичей, и, когда взвыл ветер, из отверстия в очаге посыпалась сажа. Не забрали отсюда разве что деревянные колышки, на которых когда-то висела посуда. Кто бы ни утащил отсюда вещи, взял он все, что только удалось вынести.
На первом этаже осталась только одна комната. И именно оттуда донесся негромкий шорох, что-то треснуло, и блеснул свет.
– Мужчины кривятся, словно от зубной боли, лишь когда разговаривают о хворях или о женщинах. Настоящих женщинах, конечно же, а не о постельных игрушках. – Она оглядела каждого из них, породив волну беспокойства. – И это никогда не изменится. А где наш жрец?