Малхальм снова вздохнул, но все же отвернулся. Знал он этот грех в себе, но мало что мог с собой поделать. Знал он и то, что аббат, как и другие монахи обители, с трудом мог его терпеть и давно уже выгнал бы его на улицу, если бы не чудеса, что время от времени удавалось творить отцу Малхальму. Чудесами это, конечно, назвать можно было лишь по нынешним скудным на них временам, но все-таки это было хоть что-то: другие и этого не могли, сколь бы ни бубнили молитвы, размахивали руками и били поклоны, а не получалось у них ничего. А у Малхальма получалось, пусть и немногое. У женщины прошла слепота на левом глазу и правый стал лучше видеть. У сына купца от сильного удара отсохла правая рука; после молитвы отца Малхальма начали оживать и даже зашевелились два пальца. Это было немного, но это было, и никто не мог отнять у него этих заслуг, сколь бы малыми они ни казались, а людская молва разнесла слухи о них, преувеличив и превознеся, и теперь в их скромный монастырь толпой повалили паломники, неся с собой богатые пожертвования. Вот и приходилось аббату и другим монахам терпеть отца Малхальма и его неуживчивый характер вкупе с любовью к выпивке и еде.