О черт… Один из людей Татарина, сидевших на крыше машины, получает ранение в грудь, отшатывается назад, с воплем вновь наклоняется вперед, но при этом не убирает пальца со спускового крючка, ствол оружия уходит вниз. И автомат злобно кашляет смертью, выплевывая ее прямо в крышу автобуса, с пренебрежительной легкостью пробивая ее насквозь и часто-часто вколачивая пули во взвывших от боли и ужаса людей, находившихся в салоне.
— Там кучу народу положили, — сумасшедше осклабился я. — Кучу! Долбаную кучу народу положили, а затем подожгли! Дым! Огонь! Пыль! Яма! Я видел долбаную гребаную чертову проклятую Яму своими глазами! Своими глазами! Ясно? Я видел! А как русские палили во все стороны! Как строчили из пулемета! Мясо кусками во все стороны! Оторванные руки! Черт! Черт! Выпить мне! Выпить!
Снаружи донеслись разъяренные вопли, на кузов грузовика обрушился очередной шквал камней. На этот раз среди лязганья металла и глухих стуков каменных обломков я услышал звон бьющегося стекла. А затем почуял запах вонючего дыма.
— Не налево, а реализую по более выгодному курсу, — ухмыльнулся я. — Ладно, мужики, бывайте.
— Про это не в курсе. Только слухи один другого страшнее ползут — то ли девчонки на стаю заглотов нарвались, то ли варан в город забрел, то ли другая какая тварь их порвала. Только не спрашивай, что я об этом думаю, — попросил я, выставив перед собой ладонь. — Если бы я тела видел, сразу бы сказал, что за зверь поработал. А так… одни страшилки.
Борис мудро заметил, что за прошедшие годы тут многое могло измениться. Но он не представляет, насколько сильно все могло измениться в действительности. В песках кочуют даже горы! Однако это не мое дело. Моя задача заключается в том, чтобы выжить любой ценой и суметь вернуться обратно в город. Вот моя главная цель. Сейчас мне никак нельзя умирать…