Дом им мой не понравился… Говорил уже, и чую, еще не раз повторюсь: дуры и есть. Я потянулся и, улыбнувшись солнечному свету, льющемуся в окно, вскочил с кровати. Тело только что не распирало от бурлящей энергии, а настроение уверенно ползло к отметке: превосходное. Эх!
— Ты уверен, что он должен быть где-то тут? — хмуро поинтересовался Федор Георгиевич.
Подойдя ближе, Ольга расслышала только тихое, монотонно повторяющееся «почему». Вздрогнув от противно дрожащего вокруг девушки эфира, Бестужева окликнула ее по имени… и в ту же секунду глаза Людмилы полыхнули болью, граничащей с безумием… Ольга попыталась ухватить девушку за плечо, но та резко отшатнулась, и по коридору покатился, жуткий в своей тоске, рыдающий вой. Эфир вокруг заклокотал, вздымаясь, словно разъяренный бешеный пес и Ольга вынуждена была отпрыгнуть назад, от полыхнувшего вокруг бьющейся в истерике девушки, обжигающего багрового пламени.
— Ах ты ж! Вот, стервец! — Старик восторженно хлопнул ладонями по подлокотникам кресла и гулко, зло расхохотался. — Освоил всё же батькину задумку… ну, постреленок. И ведь ни слова никому не сказал. Будет, будет толк… Вова!
— То есть, ты серьезно? — уточнил Бестужев.