Но сейчас все изменилось. После того как это началось, Мастеру стали нужны жертвы каждый месяц, и вот, едва Луна скрывается в тень, Вервольф снова выходит на свою охоту. Потрошить жертву приходится теперь второпях прямо на месте, и вместо того, чтобы несколько часов с наслаждением поедать труп, разгрызая суставы и череп, можно только выхватить кусок-другой дымящейся парной плоти. Впрочем, он не был так уж недоволен. Охота есть охота, и азарт постепенно наполнял его, разливался в конечностях, как бодрящая кровь. Вервольф выпрямился во весь свой исполинский человеческий рост, с сопением втянул носом воздух, поплотнее закутался в плащ, накинул на голову капюшон и широкими неслышными шагами, словно стелящийся над землей черный сгусток тумана, отправился в путь. До полуночи остается час, а до утра и того больше, и у него есть время и на ночную прогулку, и на то, чтобы найти жертву. В последнем он не сомневался. Он всегда их находил.
Алина, не успев даже подумать о том, что делает, прыгнула боком на крутой склон крыши и заскользила вниз, как с горки, прижимая к себе огнемет и целясь выставленной вперед ногой в водосток. Ветхая жесть дрогнула и прогнулась, принимая на себя тяжесть двух человек. Гронский подхватил железную трубу огнемета и поднял его вертикально вверх над каменным мешком двора.
Снаружи Репа тихо взялся левой рукой за ручку двери.
Потом наступил день новолуния, и в морг стали привозить другие тела. На них не было признаков насильственной смерти, но каждое находилось в той или иной стадии разложения, что было особенно странным, если учесть, что смерть всех этих людей была скоропостижной, и те, чьи обезображенные тлением трупы один за другим ложились на прозекторский стол, еще вчера управляли крупными компаниями, занимались политической деятельностью или руководили силовыми структурами различных ведомств. Алина молчала и спокойно делала свою работу, детально описывая состояние тел и оставляя другим строить догадки о причинах столь странных посмертных явлений. На сегодняшний день, второй после наступления новолуния, через ее отдел прошло одиннадцать таких мертвецов.
Отец очень любил ее, Алина это прекрасно понимала, и, конечно, она тоже любила его. Но как это часто бывает с людьми, близкими друг другу родственно, но далекими по роду занятий и образу жизни и редко выбирающими время для общения друг с другом, темы для бесед можно было найти с большим трудом. Обычно отец и дочь виделись по праздникам: Новый год, Рождество, дни рождения, ну и еще, может быть, несколько раз в году, когда удавалось найти время и силы для того, чтобы побороть подсознательное ожидание неловкого молчания и мучительных поисков слов для продолжения разговора. И в самом деле, что ответить на вопрос «Как твои дела?» человеку, которого видишь так редко, кроме дежурного «Все в порядке, папа»? И что он может ответить на такой вопрос? Когда люди общаются постоянно, находясь в курсе мелких тревог и радостей, маленьких успехов и неприятностей друг друга, можно долго рассказывать о том, что случилось за те два бесконечно длинных дня, что длилась их разлука. А если не общаться два месяца? Три? Полгода, не считая коротких телефонных разговоров, единственная цель которых — удостовериться, что собеседник жив, здоров и в состоянии сказать: «Да, у меня все хорошо»? Даже в тот первый вечер, когда Алина со слезами на глазах приехала к отцу, и было совершенно очевидно, что у нее совсем не все хорошо, в их разговоре то и дело повисали неудобные паузы. Отец не спрашивал, хотя очень хотел это сделать, Алина не рассказывала, хотя еще никогда в жизни ей так не хотелось выговориться, и это продолжалось вечер за вечером: каждый искренне, от души стремился к другому, но словно натыкался на какую-то невидимую стену и замолкал на полуслове, так и не сказав чего-то важного для них обоих.