— А мне кажется, что умирать очень обидно, как выйти из кинотеатра посередине сеанса: фильм еще не закончился, а ты уже ушел.
— То есть вы полагаете, что убийца читал вот эту книгу, «Красные цепи»? — спросила она.
— Так мой отец и лорд Марвер назвали желанный эликсир, который им удалось получить. Но цена этого успеха была страшной. Ты, верно, слышал истории о бесследно пропавших девушках в селениях окрест нашего замка? Ассиратум приготовлялся из их внутренностей и крови, и множество невинных людей было умерщвлено во время опытов, и порой по ночам лорд Марвер на лодках привозил откуда-то на наш остров десятки новых жертв, которых вводили в башню через подземный ход, и никто из них более никогда не увидел дневного света. Мой отец, окончательно подпавший под темное влияние лорда Марвера, внимал его успокаивающим речам о том, что все эти жизни приносятся в жертву ради будущего спасения тысяч и тысяч других. Иногда он и его зловещий сотоварищ сутками не выходили из своей башни, и у тебя недостанет сил услышать о том, что там творилось. Мне пришлось стать невольной свидетельницей происходящего только потому, что я, как могла, старалась повлиять на своего отца, надеясь пробудить в нем его совесть и благородство, но в итоге лишь стала очевидцем кошмарных ритуалов и невольно впитала многое из тех знаний, о самом существовании которых лучше бы не знать человеку. В конце концов, как я и сказала, ассиратум был получен, а все размышления и ученые изыскания отца, которые помогли в достижении этой страшной цели, а также сам процесс изготовления кровавого эликсира были описаны в двух одинаковых книгах, одна из которых осталась у лорда Марвера, а другая хранилась в нашем замке. Эту книгу, Вильям, ты сейчас видишь перед собой.
Жизнь его семьи изменилась в тот же день, когда родилась маленькая Лилит. Без всякой видимой причины все жители маленького селения вдруг возненавидели их. Никто более не хотел сказать с ними ни слова, соседские дети перестали играть с его детьми, взрослые отворачивались при встрече, а женщины плевали на их следы и кричали проклятия в спину. Но в то же время никто и помыслить не мог, чтобы причинить им вред, потому что безотчетный страх, который испытывали перед ними люди, был еще сильнее, чем ненависть.
Он достал из складок своего длинного черного плаща широкий изогнутый нож и быстро пошел вверх по лестнице.
Гронский лежал на диване, обнаженный по пояс, вытянувшись на белой смятой простыне и молча глядя в потолок. Алина вздохнула, еще раз окинув взглядом его худое жилистое тело. На груди, в том месте, куда пришелся сокрушительный удар Вервольфа, расплылся огромный багрово-синий кровоподтек. Еще один красовался на правой стороне лица («удивительно, что лицевые кости не сломаны», — прокомментировала Алина); через живот тянулась широкая ссадина от удара сапогом. Рану в левом плече Алина зашила, осторожно орудуя иглой и периодически с опаской посматривая на Гронского — тот спокойно перенес эту процедуру, только раз слегка поморщившись, — а потом наложила повязку. Порез на голове был признан неопасным, и Алина ограничилась тем, что просто продезинфицировала его и остановила небольшое кровотечение.