— Следственный комитет. Мы в шестьдесят первую. Спецоперация.
То, что Марина была убита, не вызывает у меня никаких сомнений, как не вызвало бы сомнений ни у кого, кто потрудился бы внимательно посмотреть на место происшествия. Я знаю, что молодая женщина-эксперт тоже заметила это. Но, кроме того, она увидела еще что-то, поразившее настолько, что она свернула осмотр и полетела сюда с такой скоростью, словно спешила спасать жизнь, а не разбираться в причинах смерти. Вряд ли ее так поразили раны, разорвавшие тело Марины: всего за год практики любой судмедэксперт насмотрится такого, что навсегда отучит пугаться и удивляться. Нет, здесь нечто другое, куда более важное, и я должен узнать, что именно.
Кровавые пятна расплываются на белой блузке, как распускающиеся под ярким жарким солнцем алые цветы. Едва слышный предсмертный шепот: «Прости…» Серое небо плачет стылым моросящим дождем, и его слезы оседают на развороченную багрово-черной раной грудь, и белая рука лежит на грязном асфальте, как мертвый цветок. Лихорадочные мазки золотого, красного и черного образуют картину: обнаженное тело на полу, волна темных волос, губы растянуты в мучительном оскале. Две огнестрельные раны: в грудь и живот.
— А, подготовленное серебро. Очень умно, очень. Я все время недооценивал вас, Родион, а жаль. Если не секрет, как вы догадались?..
«Мария Галачьянц прислала новое сообщение».
Маклай и Репа деловито навинчивали глушители на свои пистолеты. Из коридора раздался звук спущенной воды в унитазе, и появился бледный Косяк, вытирая рот и поправляя висящий на шее автомат. Похоже, сок и сыр все-таки не пошли ему впрок.