Гронский молча курил. Алина сделала еще одну затяжку, бросила сигарету и встала.
Во втором дворе всего одна дверь подъезда, и рядом с ней тоже нет нужного мне номера квартиры. Я уже собираюсь повернуть назад, но замечаю за дверью тусклый дневной свет — подъезд можно пройти насквозь. Я пробираюсь мимо обгоревших почтовых ящиков, заплесневелой детской коляски и пары поломанных стульев и оказываюсь в еще одном дворе, маленьком и глухом. Небо наверху похоже на квадратный кусок серого картона. В грязно-желтой стене напротив еще одна дверь. Я с надеждой читаю цифры: первый этаж — прочерк. Второй — 3, 4, 12. Третий — 9, 10, 21. Четвертый — 16, 17, 26. Пятый — 22, 23. Нашел.
Я смотрю на Роговера. На вид ему лет семьдесят, но немощным он не выглядит, скорее напротив: в крепкой стариковской фигуре чувствуется скрытая сила, так что он вполне мог бы побороться на поясах со многими моими ровесниками.
Минут через пять Гронский снова пришел в себя. Алина помогла ему сесть, постоянно спрашивая, как он себя чувствует, но Гронский лишь мотал головой, морщась от боли. К ним подошел Кардинал. К величайшему возмущению Алины, ее попросили отойти ненадолго в сторону, и некоторое время Кардинал и Гронский о чем-то негромко разговаривали, пока недовольная Алина наблюдала, как бойцы в черной униформе быстро заворачивают в широкую темную ткань обезглавленное тело волка.
— Почему было просто не рассказать мне все как есть? Такая мысль не приходила вам в голову, леди?