Однако правда и то, что Путь обращал миры в ничто. Даже хуже, чем в ничто.
Меч в руках девушки сопротивлялся. Слепая ярость, бушевавшая в нем, требовала выхода – во что бы то ни стало. И он ненавидел всех. Точнее – само взрастившее его Древо передало ему ненависть бесконечных поколений Дану, тех, что погибали в бесчисленных воинах сперва с эльфами, потом – с орками и гоблинами, потом – с гномами и людьми. Словно бы кровь павших воинов народа Дану, впитавшись в землю, прошла тайными путями, не смешиваясь ни с водой, ни с иными субстанциями, чтобы ее впитали в себя корни Царь-Древа, с тем чтобы в конце концов эта кровь дала жизнь Деревянному Мечу, – и чем больше гибло Дану, и в боях, и на палаческих колодах, тем могущественнее становился зародыш Деревянного Меча.
Агата тряхнула головой. Как некстати.., и.., почему она в самом деле произнесла тогда эти слова, почему обрекла беднягу Трошу на смерть? Что ей стоило отпустить его? Он ведь и впрямь ее любил. Краснел, опускал глаза и заикался, едва столкнувшись с ней взглядами. Ни разу не полез ей под юбку, чем грешил порой (особенно по пьяни) даже Кицум.
Следом за первой из тоннеля ринулся целый поток бестий – зеленых чешуйчатых крыс, тонкий злобный визг повис в воздухе, смешиваясь с людскими воплями ярости и боли. Замелькали мечи, свистнули стрелы, бестии закувыркались по полу – окружение Хеона дорого продавало свои жизни.
– Нет! Нет, мой Император! Надо по-иному – Несколько минут спустя все до единой сигнальные трубы заиграли «отход».
…Прошла вся ночь. Наступил день; обессиленная Клара сидела на холме, завернувшись в измазанный грязью плащ. Больше здесь ничего сделать было нельзя. Неподалеку, у подножия, в громадной яме она закопала все срочно вызванные при помощи магии алхимические аксессуары. Конечно, потом надо вернуться и все уничтожить, но пока сойдет и так. Как ни странно, люди очень редко приходили сюда, на этот курган – словно недобрый дух этих мест все еще продолжал жить и разгуливать по окрестностям.