Только не в белое рядятся, а в золото. Красиво, конечно…
— Тварюка этая огня боится? — Она говорила сиплым надтреснутым голосом.
— Да этот твой, кудлатенький, растрепался…
— Арей… а с чего это я тут вдруг… — Поглядела на свои руки и подивилась, до чего страшными сделались они, не белые — серые, а ногти и вовсе посинели, будто у мертвяка. — Ох ты ж, Божиня…
— Да сидишь тут, чахнешь над книгами… того и гляди, вовсе зачахнешь.
— А если, — говорю, в глаза его глядючи, — не хочу я становиться боярыней?