— А Лев Александрович Нарышкин, ротмистр Изюмского гусарского.
— Принеси бумагу и чернила, — сказал капитан. — И свечи — скоро здесь будет темно.
— Такие дела, — сказал Трубецкой вслух, не боясь, что услышат его интернационалисты. Никто из них не знал русского. И воевали они не за Россию. Поначалу они дрались против Наполеона, а потом… потом, похоже, за Трубецкого.
— Увезти награбленное и не быть убитым приятелями. Не забудешь?
Глаза московита перед самым лицом. Огонь, горящий в его зрачках. Его дыхание на лице.
Сработало тогда, может сработать и сейчас. А нерасторопных и туповатых, тех, кого мужики схватят, — тех можно будет и казнить, образцово-показательно казнить, благо, ротмистр в отъезде…