– Никак нет, сэр! – поспешно гавкнул Боровский.
«И что мне это даст?» – спросил Эндрю, уже понимая что.
– Так, – сказал Эссекс, подавшись вперед. – Знаю это место.
Рашен вышел из-за стола и прошелся вдоль первого ряда кресел. Тишина в зале царила гробовая. Никто из офицеров не шелохнулся, только глазами они ели адмирала, и в глазах этих можно было разглядеть все, что угодно, от немого вопроса до глубокой скорби.
– У вас же наушника нет, Жан-Поль, – сказал Вернер тихонько.
– Был у нас такой писатель – Лео Толстоу, – сказал Рашен. – Я, правда, его не читал, но читал о нем. Этот деятель так отчаянно пропагандировал христианское всепрощение, что ему запретили в церковь ходить. В итоге он проиграл свою войну и помер совершенно один, старый и больной.