Гатчинский дворец, отстроенный еще в «век золотой Екатерины» ее нежным другом и фаворитом Григорием Орловым, а потом кардинально перестроенный по всемилостивейшему повелению его императорского величества Павла Петровича, на своем веку пережил и запомнил немало. Шепот утонченного флирта с томными фрейлинами, звонкую поступь гвардейских сапог, звуки армейской муштры-шагистики, сияние штыков – и скорбную тишину вдовьего траура, когда законного государя предали и убили те, кто клялся ему в верности. Затем были редкие приезды его потомков, Николая Первого и Александра Второго, унылая суета прислуги и вечный холод в переходах и множестве комнат резиденции… По-настоящему же расцвел и преисполнился человеческого тепла он только после того, как в нем стал постоянно жить правнук преданного всеми императора, Александр Третий. Начинающий полнеть великан с лопатообразной бородой, его жена и их дети наполнили гулкую пустоту своим смехом и улыбками, тихим семейным счастьем и частыми проказами детей. Старший из мальчиков вечно стрелял по воронам и галкам, средний любил тихую рыбалку, а младший… Дворец помнил, как он как-то раз затащил ведро с водой на самый верхний этаж и уже оттуда вылил ее на ничего не подозревающего отца. Нет, вообще-то он целился в родительскую сигару, но, увы, промахнулся. Впрочем, все окончилось вполне благополучно. Дочери августейшей четы так не озорничали, но недаром же говорят, что в тихом омуте черти водятся… Одним словом, каменная громада как-то незаметно для себя привыкла к тихой и размеренной жизни с редкими всплесками звонкого веселья – отчего и была чуть ли не шокирована, когда в одно прекрасное утро под ее окнами раздалось незнакомое доселе рычание и тарахтение множества бензиновых моторов.