Отпустив Аврамия, Император смотрел, как легат легко, несмотря на тяжесть кованых доспехов и щита – командир когорты сам носил щит, не доверяя оруженосцу, – легко бежит к своим манипулам, как что-то командует и покрытый копотью строй четко, как на параде, разворачивается, направляясь в глубь мельинских улиц.
Тави и тварь вновь встали друг против друга. Бестия не казалась ни растерянной, ни хоть сколько-нибудь уставшей. Древняя магия оставалась при ней – та самая магия, к которой поколение нынешних волшебников привыкло относиться столь пренебрежительно. Существо не торопилось, оно словно бы приглашало Тави к атаке. «Давай же, девочка, используй Силу, – словно бы говорило оно. – У тебя в запасе еще немало заклятий. Попробуй разорвать меня изнутри, попробуй лишить рассудка, попробуй заставить землю расступиться и навек поглотить меня. Попробуй, девчонка, стащившая рецепты нескольких фокусов у известных мастеров и теперь полагающая себя настоящей волшебницей!»
На лицо волшебника постепенно возвращался румянец.
– Я не позволял тебе говорить, – надменно бросил Император. Левая рука его поднялась.
– На такую удачу – нет. Но едва ли они решатся оставить Империю без главы. Есть ведь иные способы. Можно и не убивать человека, не заменять его големом. Можно обратить в голема его самого.
Сидри стоял в одной из вершин гексаграммы. Заскорузлые пальцы гнома трепетно держали заостренный сверху самоцвет, красный как кровь. Сейчас камень дремал, однако в глубине его нет-нет да и перемигивались тревожные искорки. Камень тоже ждал, ему надоело бездействие.