— Я сам решу, когда мне уехать, — хмуро ответил мужчина, давая понять, что принял слова старухи к сведению, но делать будет так, как решил. Если потребуется задержаться в Москве дольше двух дней — задержится, если потребуется дать по мозгам vnuchatam — даст.
Правда, с очень хорошей охраной. Считавшейся до недавнего времени одной из самых надежных в Москве.
Очкарик молча развел руками, всем своим видом показывая, что следует думать, какие вопросы можно задавать, а какие — нет.
Травник покачал головой. Он не понимал. И начал жалеть, что добавил Неваде успокоительного: язык Вонючки стал заплетаться.
После смерти Маши веселое утреннее настроение пропало, казалось, навсегда. Встречи с женщинами заканчивались для Федора одинаково: он одевался и среди ночи ехал домой, ложился в ставшую огромной двуспальную кровать, засыпал, а утром без особых эмоций включался в конвейер повседневности. Мимолетные увлечения и романы на пару месяцев приносили Очкарику физическое удовлетворение, но не касались его души.
— Коллекцию Габельмана передали в Исторический музей, а лет десять назад, после того как товарища Габельмана и еще большую группу друзей русского народа посмертно реабилитировали, наследники Дмитрия Моисеевича подали в суд… — Карпов тихонько рассмеялся: не зло, не грустно, с иронией. — Просят вернуть коллекцию, отобранную злым НКВД у жертвы репрессий. Восстановить, так сказать, историческую справедливость.