Несколько пыльных фонтанчиков взвилось недалеко от Новикова. Пули с визгом ударили по броне, высекая искры рикошетов. Костя метнулся в сторону, уводя линии огня от джипов с беженцами.
– Ты это, если еще что будет, так ты заезжай! Поменяем на все, кроме патронов.
Константин Новиков дернул за локоть стрелка – Артема-Одессита. Тот глянул на старшего лейтенанта.
По поводу же собственного положения Бек был абсолютно удручающе прав. Развивался сепсис – общее заражение крови. Все чаще снайпер впадал в горячечный бред и бормотал что-то на своем каркающем резком наречии. В его черных глазах отражалась смертная мука. Страшные боли одолевали его, гордый горец скрипел зубами, едва сдерживаясь. Константин Новиков наблюдал страшные симптомы и понимал, что уже поздно что-то предпринимать. При пальпации живота печень была твердой, и это тоже свидетельствовало о прогрессирующем циррозе печени. Моча тоже практически не отделялась. Почки переставали работать.
– К бою! Тревога! – и сразу же в ответ трассеры полетели уже в захватчиков. – Осторожней, мужики, в кузове – ДШК!
Константин Новиков старательно выскреб ложкой донышко походного котелка и закинул в рот последний оставшийся кусочек хлеба. Норма на человека: полбанки тушенки в день, четверть буханки хлеба и три кусочка сахара. Медикам полагался усиленный паек, но и он спасал мало, если на ногах – по восемь-девять часов. Воду брали из речки, рядом тек Казеный Торец, дрова и уголь были, так что горячая вода позволяла помыться и постирать вещи. Нормы еды тоже были далеки от блокадного Ленинграда. Вот чего действительно стало не хватать, так это боеприпасов. В свое время защитниками Славянска были созданы значительные резервные запасы, но и они таяли с каждым днем. А медикам приходилось экономить еще и на лекарствах. На бинты пустили практически все простыни, их кипятили, сушили и сворачивали рулонами.