Панночка Белопольска захихикала, и от смеха ее зеркала помутнели.
— Ты чего? — Лихослав шарахнулся. — Целоваться я с тобой точно не стану! Извращение полное!
Пусто. И только покрывало непостижимым образом съехало с рамы, приоткрывая угол серого зеркала.
Черты лица приятные, но без слащавости… особенно подбородок хорош — уверенный. Упрямый такой подбородок. И уши… как-то Евдокии попался труд некоего докторуса, утверждавшего, будто бы по форме ушей о человеческом характере много интересного узнать можно.
При мигрени волосы становились тяжелыми, и малейшее к ним прикосновение вызывало острейший спазм.
Евстафий Елисеевич повернул монарший бюст к окну, пейзаж за ним открывался самый что ни на есть благостный: с аллеей, цветущими каштанами да гуляющими девицами. Конечно, внимательный наблюдатель очень скоро понял бы, что гуляют девицы не просто так, а со смыслом, стараясь друг на дружку не глазеть, а если уж случится пересечься взглядами, то раскланиваются и отворачиваются…