— Богуслава, — зуд мешал сосредоточиться, — все, что вы делали, вы делали исключительно из любви к себе. И давайте на этом остановимся?
— Риск — дело благородное. — Евдокия прикусила кончик косы. На руках была одна мелочовка, и если Лихослав не заберет нонешний банк или не сыграет на отбой, то вернутся все вальты, а с ними и десятки к Евдокии.
Зябко. От слов зябко, и будто веет сыростью туманной, волглым болотным духом. И солнце уже не греет, да и само оно скрывается вдруг, наполняя королевский парк тенями, заставляя придвинуться ближе к Лихославу. И в шепоте ветерка голоса уже мерещатся…
…стало быть, и службы ведутся, и льется на обсидиановый алтарь жертвенная кровь?
Стрекотали в траве кузнечики. Воздух, напоенный ароматом роз, остывал. Луна светила ярко, и Себастьян с неудовольствием подумал, что халат его, молочно-белый, виден распрекрасно. Но иной одежды, хоть как-то подходящей для ночных прогулок, в гардеробе панночки Белопольской не нашлось. Домашние туфли оказались тесны и норовили с ноги слететь.
— Видишь, Себастьянушка… а если на конкурсе чего проклюнется? Рога к примеру… или крылья… стой смирно.