– У нас так принято, – пояснил я. – Жених с невестой танцуют первыми.
– Да! – обрадовалась темноглазая. – Я вызываю слизняка на поединок. Завтра, в третьем часу. До смерти! Каждый сражается своим оружием. Вот!
– Никто не увидит! – успокоила я. – Будешь сидеть дома.
Повзрослев, я спрашивала мать, почему в песне поется о мальчике? Ведь мужчины у нол не воюют. В ответ она объяснила: сармы, нападая на наши дома, убивали взрослых, а детей похищали. Те, вырастая, забывали свой род и становились сармами. Поэтому при набегах нолы первым делом прятали детей. Случалось, что у спрятанного мальчика при отражении набега погибали все близкие, и тогда племя учило его воевать. Обычай требовал мстить за кровь, поэтому из мужчины делали воина. Таких называли «муштарим». Повзрослев, муштарим отправлялся в поход. Если он привозил в стан хвосты убитых сарм, мстителя ждали необыкновенные почести. Его не могли против воли взять в чей-то шатер, муштарим сам выбирал, с какой женщиной возлечь. Самые сильные и храбрые нолы спорили за эту честь, ибо дети от такого мужчины наследовали достоинства отца. Со временем обычай забыли, но песня осталась. И почему сегодня она вспомнилась мне? Может, оттого, что мой муштарим дышал сейчас мне в щеку, а внутри меня шевельнулась зарожденная им жизнь?
– Она раненая! – возразил он. – Я врач и обязан заботиться. Ты же сама велела!
Она обрадовалась и улыбнулась. На самом деле я с первого взгляда понял: не выживет. Девушке раздавило живот и размозжило таз, и она держалась только за счет лекарств, которые бригада скорой помощи вколола ей немерено. Скоро набежали вызванные из других отделений хирурги, девушку повезли в операционную. Там несколько часов ее пытались спасти, но только продлили агонию. Во второй раз я увидел девушку в реанимации. Она уходила в полном сознании. Говорить уже не могла, но на меня глянула с таким укором, что я даже спустя годы помнил этот взгляд.