Проклятая пружина достала окончательно. Каждый раз, оставшись ночевать в офисе, пытаешься улечься на старом диване так, чтобы выпирающая в центре железяка не пыталась внедриться в твои внутренности, и просыпаешься под утро от ощущения, что тебя медленно, но старательно высверливают. Клянешься немедленно выкинуть антиквариат на свалку и купить приличную мебель, но наваливаются дела, и о проклятой пружине вспоминаешь, только укладываясь спать. В этот раз пробуждение было особенно мерзким, ощущение такое, будто лежишь на голых камнях, выступы которых впиваются в тело во всех точках соприкосновения, а пучок сухой травы пытается залезть тебе в ухо.
— Я говорил, что твоей зверюге нельзя поручать ответственное дело. Где остальная шкура?
— Конечно, хотел. Я рад их возвращению так, что от радости могу намочить штаны, не снимая и не заходя в воду. Но им это знать незачем. Один раз они уже ослушались меня, повторения я не хочу. Пусть вина крепче придавит им позвоночники, нам же спокойнее будет.
Хорошо идут, вся стая, как один организм, семиглавая машина убийства. Широкой дугой, по голосам контролируя положение загонщиков, не оставляя жертве шансов ни свернуть, ни проскочить в разрыв. То один охотник, то другой высоко выпрыгивают, осматривая степь поверх травы. Заметивший стоящего на холме Рому зверь взвыл, и стая сразу сменила порядок, окружая добычу. Стоящий на вершине холма двуногий только злобно ощерился в ответ. В его мозгу складывались две траектории: та, которая рисовалась шевелящимися стеблями прошлогодней травы, и та, которую прочертит в весеннем воздухе сорвавшаяся с тетивы стрела. Когда момент был сочтён оптимальным, рычаги рук рванули в разные стороны лук и тетиву. Удар тетивы по предплечью левой руки совпал с обиженным визгом пробитого навылет зверя. Лук сразу отброшен в сторону, на второй выстрел просто нет времени. Выметнувшееся прыжком из травы за спиной рыжее тело в высшей точке траектории сбивается угодившим в голову боковым ударом тяжёлого посоха. Этот пёс даже не визжит, его челюсти и шея сломаны, он может только хрипеть. Добыча оказалась неожиданно опасной, но оставлять загнанную дичь стая не привыкла. Оставшаяся пятёрка охотников обложила человека кругом, и попробовала отработанную на бесчисленных охотах тактику — по очереди обозначить атаку, а когда противник повернётся к нападающему, его неприкрытую спину атакует оказавшийся сзади охотник. Опыт подвёл — олени не отбивались от них двухметровым посохом. Первый бросившийся зверь отскочил назад, неся на весу сломанную переднюю лапу, а атаковавшему со спины псу второй конец посоха тычком влетел прямо в разинутую для укуса пасть.
Старик вернулся к палатке, высыпал в котёл собранную накануне голубику, смешал с резаной пряной травой пыг-баюк, и залил горячим утиным жиром из другого котелка. Размешал, переложил в кожаный мешок, завязал и опустил мешок в реку, чтобы жир застыл. Осень, однако. Солнце уже не всё время по небу ходит, стало за горы прятаться. Тундра рыжая совсем. Ещё луна, и снова тундру снегом покроет, а там и море льдом оденется. Моржи уйдут, останется только охотиться на нерпу и сказки рассказывать. Очередной порыв ветра раскачал связки юколы, закачались нанизанные на жильные нити сушёные грибы. Шаман покосился на них, и пожал плечами. «Как можно такое есть? Их олени едят, так они и ягель едят, может, Роман и ягель с оленями есть станет? Он много всякой травы ест. Говорит, его народ больше ест травы, чем мяса. И болеют, если травы мало. Как это может быть? Трудно поверить в такое. Но отвар из трав, кореньев и мяса ученик варит вкусный. Душистого мяса не ест, запаха не выносит. Кровь пьёт только сырую, глаза не ест, а когда я ем — отворачивается. Ничего, у меня в стойбище моржовый ласт закопан, скоро дозреет, попробует — поймёт, что такое вкусная еда. С квашеным ластом запросто можно съесть свои губы!» А пока ягоды собирать будем, и травки. Жалко будет, если последний ученик при таких запасах помрёт к весне от того, что ему травы не хватило.
Дед ехидно ухмыльнулся, и толкнул Шишагова в бок далеко не сухоньким кулаком.