– Точно, Роман Александрович, вон и дите твое, у девицы лежит, а жена спит еще, но вскоре должна проснуться.
– Ну ладно, для начала двадцать и попрошу, будет у него десять копеек?
– Отец, а что мне с этой честью делать, когда польское войско с Литвой вместе Москву захватит и все тут порушит? И будут мои родные и близкие, которые на меня надеялись, или мертвыми лежать, или в полон пойдут. Так что честь боярская в том состоит, чтобы землю свою оборонить и врага извести, а уж каким способом это сделано будет, все равно.
– А эту штуку мы сейчас огню предадим, чтобы никогда такого вновь не выросло, и молитву совместно Господу вознесем. Завтра же, Анфиса Петровна, я к вам сам приеду и посмотрю, как рана заживает. Если все хорошо, то и не надо больше ничего делать.
А ведь у меня в усадьбе, пожалуй, почти все уже жили в том же темпе, что и я, потому как меня давно не раздражала медлительность дворни.
Когда вышел, закончив на сегодня работу, неожиданно встретился со вчерашним дьяком, и тот на ухо сказал: вчера весь день разбирательства шли, и царь до корня добрался, но нужен ему пока еще этот человек, иначе висел бы он на дыбе вместе с остальными. А повар уже пойман и помер, но под пытками на всех, кого надо, показал.