— Семен? — мастер вглядывался в мое лицо и наконец, остановившись на глазах, продолжил: — Вот мать честная! Не признал. Знать, богатым будешь.
— Форвертс! — Ёкарный бабай, они что, прочесывание на ночь глядя решили устроить? Точно вскочили, бегут, постреливать не забывают.
— Есть! Когда дадите усиленный двигатель? — А мужик-то настырный! — Давайте мы вам фондов добавим за счет программы БА, только обеспечьте мотор!
— Так вы хоть предупреждайте заранее о своих порядках… — опешил я.
Принял влево и, не добежав пару десятков метров до оврага, сбросил рюкзак, после чего нырнул вниз и рванул по дну еще левее, выходя на фланг. Фонарики стригут поверху уже совсем близко. Опаньки! Заголосили! Видать рюкзак нашли. Выглядываю наверх — ближняя троица сгрудилась у рюкзака. Два быстрых выстрела картечью по ногам. Да! «Сайга-12К» — вещь! Недаром ее в штатах как гладкоствольный штурмовой карабин классифицируют. Эти трое хотя и живы, но бегать еще долго не будут, если вообще в живых оставлю. Быстро меняю магазин, автоматически передергиваю затвор и теряю картечный патрон. Растяпа!
Все это я и раньше уже не раз обдумывал, но рассуждал как-то отстраненно и рационально, а сегодня, здесь, в Ленинграде, впервые именно прочувствовал до глубины души. Пока ехали в Смольный, в памяти отчетливо вставали фотографии и фильмы военной хроники, сожженные дотла деревни, руины Сталинграда. Война. И глаза людей, которые еще ни о чем не подозревают. И чувство вины знающего, но бессильного отвести беду человека. Видимо, это явственно отразилось на моем внешнем облике и так контрастировало с жизнелюбием моих спутников, что лично впустивший нас в кабинет Киров не удержался и спросил.