Хуже. Тошно. То самое зеркало, которое стоит так, чтобы Виттар видел себя, рисует новый портрет, ничуть не похожий на прежние, написанные еще до войны.
Держит крепко, но мягко. И руки теплые, живые. А если Оден способен ощущать тепло, то он жив.
Оден переворачивается, придавливая меня к кровати. Не больно, но мог бы и предупредить.
Виттар рассказывал скупо, будто боялся делиться именно этой памятью, а Тора не смела настаивать. Она просто слушала.
– Поверь, сюда никто не посмеет сунуться. – Брокк расцепил руки. – Давай ты позавтракаешь, и мы поговорим?
– Так намного лучше, – шепчет Брокк и подмигивает мне. – Ты же знаешь, я рядом.