Память услужливо развёртывала свитки и списки. Нужные заклятья творились словно сами собой – он работал сейчас, словно заведённый механизм.
– Ну, ничего теперь с посохом уже не сделаешь, – развёл руками Фесс. – Подними половинки-то, приятель. Снесёшь в аббатство. Если постараются, то могут и починить. Святость посоха не пострадала, а сил он может и снова набраться…
Не говоря уж о том страхе в чёрном, декане факультета малефицистики и его ещё более жутком ученичке, которых бы я, будь моя власть, приказал бы немедленно сжечь без всякого суда и разбирательства. Подумать только, в прекрасном Ордосе, опоре мудрости и столицы познаний, – там свивает гнездо неверие, там укореняется смута, там забываются истинные слова Спасителя, не пожалевшего ради нас, грешных, даже самое себя. Увы, увы нам, в страшное время живём, близится конец, близится день, когда каждому воздастся по делам его.
Какие силы вызвали к жизни эти создания? Что им надо? Что их влечёт к тому же Кривому Ручью? – ведьма продолжала задавать себе эти вопросы, на которые в первую же секунду без запинки ответил бы любой некромант – разумеется, в те времена, когда этот цех был куда более многочисленным.
– Преподобный отец Игаши уже больше не преподобный, – сладко улыбнулся Этлау, и мелкие зубы его сверкнули, словно у ласки. – Игаши расстрижен, лишён сана и отправлен замаливать свои грехи в… словом, в одну далёкую северную обитель.