Она опять тряхнула головой, чтобы волосы не лезли в глаза, и стала разглядывать Страйка: не с той холодной, оскорбительной оценкой его стоимости, как Тэнзи Бестиги, а с неприкрытым и, казалось, откровенным изумлением. Страйк затруднялся определить, что это: искренность или привычная игра на публику. Его сбивала с толку красота Сиары, паутиной застилавшая ему глаза.
(«Переезжай ко мне, Вояка. Оставь, пожалуйста: ты же сам понимаешь, что это для пользы дела. Пока твой бизнес не встанет на ноги, подкопишь деньжат, а я буду тебя выхаживать. Вот когда ты полностью восстановишься, тогда живи как хочешь. Не глупи, Вояка…»
— Что? — спросила она, отодвигая свой стакан.
— Да, — сказала Тэнзи. — Впрочем… не знаю. Мне кажется, я кричала… приросла к месту… может быть, на какое-то мгновение… У меня был шок… Фредди прибежал из спальни, я бросилась мимо него.
На светофоре загорелся зеленый человечек. Тряхнув пересушенными, проволочными волосами, Рошель двинулась через дорогу: простая, коренастая, непривлекательная, в одной руке она сжимала розовую «нокию», а в другой — визитку Страйка. Страйк прирос к месту и смотрел ей вслед с бессилием и неловкостью. Возможно, девушка и впрямь умела держать язык за зубами, но кто же поверит, что эту дизайнерскую шубку (тихий ужас) можно купить на зарплату скромной уборщицы?
Поезд с грохотом катился по темным туннелям; она держала телефон в руке, больше не рискуя засовывать его карман, и старалась не втягивать носом мерзкий выхлоп. На душе у нее скребли кошки. Вчера Мэтью пригласил двух своих университетских приятелей пообедать вместе с ними в «Мельнице на лугу» — его любимом гастропабе. За соседним столиком кто-то читал «Всемирные новости»; при виде фотографии Даффилда у Робин перехватило дыхание; не дослушав очередного рассказа Мэтью, она извинилась и вышла в вестибюль, чтобы написать Страйку.