Ей вспомнились мощные тяжеловозы клайдесдальской породы, которых она примерно так же водила на ферме у дяди.
Побеленное здание бутика занимало один из самых дорогих земельных участков столицы, на Кондуит-стрит, вблизи пересечения с Нью-Бонд-стрит. Страйку выставленная в витринах пестрятина казалась чистой воды мещанским хламом. Вышитые бисером подушки; ароматические свечи в серебряных горшках; отрезы прихотливо драпированного шифона; аляповатые балахоны на манекенах без лиц; пухлые, вызывающе уродливые сумки — все это громоздилось на фоне задника в стиле поп-арта как памятник потреблядству, отравляющему и глаз, и душу. В таком месте Страйк легко мог представить, как Тэнзи Бестиги и Урсула Мей наметанным глазом изучают четырехзначные суммы на ценниках и без особой радости останавливаются на сумочках из крокодиловой кожи, чтобы только развести на деньги своих нелюбимых мужей.
Даффилд закурил; краем глаза Страйк заметил, как нахмурился Коловас-Джонс, но протестов не последовало. Сиара что-то нашептывала Даффилду. Страйк уловил свое имя.
— Ох. Конечно. — У Робин вдруг отказали мозги, как и рука, сжимавшая карандаш.
Из-за добровольно принятого решения курить только на улице Страйку пришлось выйти на затяжной дождь. Едва умещаясь под козырьком входной двери на Денмарк-стрит, он говорил себе, что надо, вообще-то, завязывать и браться за восстановление нормальной формы, утраченной вместе с платежеспособностью и домашним уютом. Его раздумья прервал телефонный звонок.