— Так и не могу дозвониться до мистера Бестиги, — посетовала Робин, когда Страйк вышел из кабинета и застал ее за попыткой вычислить какую-то брюнетку, позирующую рядом с Лулой на пляже. — Сегодня утром опять пробовала, но он не перезванивает. Уж я и так и этак пыталась, за кого только себя не выдавала, говорила, что дело очень срочное… что смешного?
— Вы собирались вместе пообедать, верно? — спросил Страйк. — Киран мне рассказывал, что подвозил ее туда для встречи с тобой. Киран Коловас-Джонс. Ты ведь его знаешь, да?
— Эван, дорогой, брат Лули доверил Корморану…
— Здесь, наверное, хочешь не хочешь, а услышишь, что происходит в этих… в этих кабинках, — отметила Робин, прерывисто дыша: совместными усилиями трех продавщиц ее запихивали в черное с кружевом платье.
Это был его мир; Страйк провел там счастливые годы. Пусть он на своей шкуре испытал тяготы и лишения армейской жизни, пусть потерял полноги, Страйк ни дня не жалел о том времени, что отдал службе. Однако среди сослуживцев он так и не стал своим. Поначалу звался «шустрилой», потом «пиджаком», вызывая у рядового состава неприязнь и страх в равной степени.
— Дома посмотришь, — сказал Страйк, но было поздно: упаковка буквально рассыпалась у нее в руках.