— Помню, Кукушка рассказывала, что почти весь капитал Алека Бристоу был вложен в акции его старой компании «Альбрис», которую кризис изрядно подкосил. «Альбрис» — это тебе не «Эппл». А Кукушка к своим двадцати годам стала богаче их всех, вместе взятых.
— Нет, — честно ответил Страйк. — Теперь я так не считаю.
Он намеревался шутливо намекнуть на Бэтмена и его верного спутника, но эта плоская шутка так и не слетела у него с языка, потому что лицо Робин стало пунцовым. Страйк слишком поздно сообразил, что его невинная реплика может вызвать самые нежелательные умозаключения. На своем вертящемся стуле Робин вновь повернулась к монитору, и Страйку оставалось только созерцать полоску ее пунцовой щеки. За один леденящий миг взаимной неловкости приемная сжалась до размеров телефонной будки.
— Вот именно. Уверен, это Счетовод ее науськивал торговаться до посинения, — опять вспыхнул Сомэ. — Кукушка ни за что бы не стала со мной мелочиться. Понимала, что это роскошный вариант, который мог бы ее поднять на совершенно иной уровень. Дело ведь не только в деньгах. Она у всех ассоциировалась с моими вещами; ее звездным часом стала фотосессия для «Вог», когда она показывала мое платье с разрезным подолом. Кукушка любила мои вещи, любила меня, но когда человек поднимается до определенного уровня, доброхоты начинают ему нашептывать, что он достоин большего. Тогда человек забывает, кто дал ему подняться, и думает только о наживе.
— Для меня это было очень тяжелое время, — прошептал он, стараясь дышать ровнее. — Лула… а теперь вот мама при смерти.
— Да, я уже говорит. Еден, дзевечь, шещчь, шещчь.