Граница между сном и явью оказалась зыбкой. Вначале, окровавленный, немой, он лежал ничком среди груды металла и обломков, слушая нечеловеческие вопли; затем, весь в поту, оказался в той же позе на раскладушке, лицом в брезент, мучась от пульсирующего шара головной боли и от вони из пересохшего рта. Солнце, бьющее в незанавешенные окна, нещадно резало воспаленные глаза даже сквозь сомкнутые веки.
После суда и оглашения вердикта Страйк просто собрал вещи и забил на все: на недолгую истерию в прессе; на горькое отчаяние тети Джоан по поводу его неоконченной учебы в Оксфорде; на Шарлотту, которая после его исчезновения, дав волю слезам и злости, тут же прыгнула в постель к другому; на сцены и вопли Люси. Только дядя Тед поддержал его намерение пойти в армию, где, как ни странно, пригодились издержки их жизни с матерью: постоянная перемена мест, отсутствие привязанностей, ненасытная жажда новых ощущений.
— Говори, — поторопил Страйк; Даффилд возился с зажигалкой.
Ключи он оставил под зеркалом в прихожей, на полукруглом приставном столике, возле вазы с ароматической цветочной смесью. В зеркале отражалась его расцарапанная, грязноватая физиономия в желто-лиловых кровоподтеках, с заплывшим правым глазом. В тишине он явственно услышал голос из прошлого, прилетевший через долгие семнадцать лет: «Как же ты сюда пролез, урод кучерявый?» Теперь, стоя в прихожей, куда не собирался возвращаться, он уже и сам этого не понимал.
— Осветлитель кожи. Опустим, бывало, окна — и рэп врубаем, — продолжала Рошель. Теплая от воспоминаний улыбка тронула ее лицо, сделав его чуть более привлекательным.
— Как по-твоему, откуда они взялись и куда делись после?