То есть мое шествование следом подразумевалось как само собой разумеющееся. Я посмотрела на самоуверенного Князя, вольготно развалившегося на водительском кресле, на толпу, жаждущую продолжения банкета, на нужную маршрутку, как раз подъехавшую. Выбор был очевиден.
Простить? Я впервые задумалась о том, что так и не простила своих родителей. Отца за то, что ушел и бросил маму, а маму за ее отношение к Роме и за то, что, приняв отца обратно домой, так и не простила его, изводя едкими замечаниями и вечным: «Не нравится? Уходи к своей Катерине!» Вот и получается, что у нас не семья, а вечная обида, которую мама никак не может забыть. И иногда я думаю, что лучше бы она его вообще домой не принимала, раз не простила… А если простила, если приняла, к чему постоянно вспоминать о случившемся?!
Гусь завис в воздухе, громко хлопая крыльями. А Князь продолжал смотреть исключительно на него, причем чуть суженными от ярости глазами.
– Таким образом, – продолжил Стужев, – в отличие от наших предшественников, действующих на Темной стороне, вынужденных сохранять инкогнито и находящихся в погружении месяцы, а то и годы, мы имеем возможность возвращаться на землю, где в вашем распоряжении тысячи девушек и отпадает необходимость в наличии сексуально доступной ведьмы.
– Ты… – я от такой наглости даже осипла, – ввалился в мой дом! В мою спальню! Попытался меня загипнотизировать! Но самое страшное – ты испортил мои волосы!
– Владик, у тебя уже три месяца фотография этой красавицы в бумажнике и в телефоне сотни три, что за вопросы?