– А твой приятель довольно эгоистичен, Курт. Имея вечную жизнь, он так противится тому, чтобы ее дали тебе…
– О, не вполне; сие золото по окончании опыта остается неизменным, и его можно использовать и впредь – по какому угодно назначению. Оно испортится лишь в том случае, если флюид очищен недостаточно хорошо, и невидимая пыль все еще в нем. – Штайн усмехнулся, разведя руками: – Лишний stimul все делать должным образом. Если же все сделано как надо, на поверхности золота флюид окислится; однако нельзя перегреть печь, что довольно сложно – на этом этапе опыта температура довольно высока; вообразите себя в центре одного из ваших костров, майстер Гессе, и вы составите себе представление…
Дом фон Вегерхофа был старой постройки, и внутренний двор являлся скорее передней огромных размеров и множества предназначений: у левой стены разместились несколько бочек, рядом – одинаковые холщовые тюки, вполне вероятно, с товаром, принадлежащим пресловутому торговому дому Фельса, у противоположной стены один на другом выстроили собою колонну три колоссальных сундука. Наверх уводила лестница, немногим более узкая, чем каменный подъем ратуши. По тесному коридору, расточительно освещаемому великим множеством светильников, Курта увел другой слуга; от обилия близкого пламени бросило в холодную дрожь, руки под перчатками заныли от позабытой боли, и на ум пришла мысль о том, что фон Вегерхоф, явно осведомленный о нем в мелочах, снабдил этот длинный проход таким количеством огня нарочно.
– Собственно говоря, – заметил Курт, – не вижу причин к тому, чтобы я действительно не остался в городе. Быть может, Арвид солгал. Быть может, он не покинул Ульм. Может, я сумею что-то узнать…
– А Бамбергер нынче снова на улицах, бедолага? – уточнил Курт, бросив взгляд вокруг себя. – Или время отдыха?