– Дай мне две минуты, – отозвался фон Вегерхоф, перевернув стража лицом вверх. – И… лучше выйди.
– Я что-то не видел небесного света, нисходящего на твою голову, – возразил Курт, подбирая алтарное покрывало, и, искоса подняв взгляд к Распятию, покаянно вздохнул: – Прости уж, Господи, но придется… Я, – продолжил он, разрезая мокрый бархат на полосы, – не видел также поразившей его молнии или чего-либо в таком роде. Да, ты одолел настоящего мастера; respectus тебе за это. Знаешь, я в Кельне слышал историю об одной старушке, которая при пожаре в ее доме вытащила на улицу сундук с барахлом, который потом волокли четверо здоровых парней… Это называется status affectus. Ты был зол, за твоей спиной были мы, выхода не было… Как у той старушки. А теперь помоги мне скрутить нашего птенчика, и давайте линять отсюда, пока те, за дверью, не сообразили, чем ее снести.
– Зараза… – выговорил Курт, похолодев. – Вы думаете… Хоффманн?
– Слава Богу, нет, – усмехнулся Курт, повернув правую руку и рассматривая рубец над запястьем. – Догонял одного шустрого малого. Кованая ограда, острый выступ, испорченная куртка.
Прочувствуй то, что делаешь; не сознанием – телом…
– Как скажете, – отозвался Курт, всеми силами пытаясь удерживать себя в пределах спокойствия. – Вот возражение первое. Вполне может статься, что не серьезное дело затевается в Ульме, а – серьезными людьми.