— Да-да, — прошепелявил он, заглядывая мне в глаза. — Да, да, да.
Кадербхай как-то сказал, что всякий добродетельный поступок продиктован нечистой совестью. Может быть, это справедливо не для всех, но что касается меня, то это действительно так. На те немногие добрые дела, которые я совершал, меня всегда вдохновляло что-то темное в прошлом. Тогда я не понимал, но понимаю теперь, что в конечном итоге мотив играет более важную роль в хорошем поступке, нежели в плохом. Когда мы полностью осознаем свою вину за причиненное другим зло, мы стремимся творить добро, чтобы спасти свою душу. Но при этом начинают выползать из тени все тайные мотивы, которые мы скрывали, все наши секреты. Темные мотивы наших светлых начинаний преследуют нас неотвязно. Путь наверх, к искуплению особенно крут тогда, когда наши добрые поступки запятнаны постыдными делами.
Лиза сидела на полу около ее ног. Осторожно вытащив стакан из рук Уллы, она дала ей сигарету. Улла взяла сигарету, но, не закурив ее, посмотрела Лизе в глаза, затем, повернув голову, взглянула на Абдуллу и на меня.
В палате реанимационного отделения я увидел Кишана и Рукхмабаи, которые плакали, обнявшись, около койки Прабакера. В ногах кровати молча стояли убитые горем Парвати, Сита, Джитендра и Казим Али. Прабакер был без сознания. Целая батарея аппаратуры поддерживала деятельность его органов. Несколько трубок были прикреплены к лицу — к тому, что осталось от его лица. Его великолепная, неповторимая, солнечная улыбка была стерта начисто. Ее… больше не было.
— Но ты будешь танцевать. Слезешь сейчас с лошади и станцуешь со мной этот маленький волшебный индийский танец. Нужно, чтобы лошади увидели под твоей непроницаемой белой оболочкой первоклассного индийского сукина сына. Готов поклясться: лошади тебя полюбят, и ты будешь ездить верхом как грёбаный Клинт Иствуд.
— Кадер узнал о тебе от двух афганцев, только что вышедших из тюрьмы. Они видели тебя вместе с ним на концерте Слепых певцов.