Он помолчал, сжав губы и дыша через нос. Глаза его были прищурены из-за слепящего блеска воды и настойчивого морского бриза. Позади нас слышались обычные для трущоб звуки — выкрики торговцев, шлепки белья о камень в том месте, где женщины занимались стиркой, крики играющих детей, чьи-то препирательства и нестройная музыка, сопровождавшая прабакеровский танец бедер.
Как я теперь жалею, что сказал это! В списке сотен поступков, которые я совершил за всю мою грешную жизнь и о которых потом сожалел, и слов, которых не надо было произносить, этот приступ откровенности стоит в самом верху, на одном из первых мест. Я не учёл, до какой степени привязывала Ахмеда к жизни надежда, что его спасут. А услышав мои слова, он словно провалился в чёрное озеро. Он резко побледнел, кожа, упругость которой поддерживало лишь напряжение воли, подрагивая, опала от подбородка до колен. Я хотел приготовить для него инъекцию морфия, но, понимая, что он умирает, не мог овладеть собой и оторвать от его руки свою.
— Ты здесь хорошо поработал, — сказал он вместо ответа.
Таксисту удалось наконец выбраться из пробки; нырнув под эстакаду, он увеличил скорость на более широких улицах. Ветерок принес нам благословенную прохладу, и наши взмокшие от пота волосы тут же высохли. Карла выбросила окурок «биди» в окно и стала рыться в своей лакированной кожаной сумке на длинном ремне. Наконец она вытащила пачку сигарет, концы которых были конусообразно скручены. Она раскурила одну из них.
Печаль, витавшая в моих любимых местах, побуждала меня покинуть город, а новые увлечения и открывающиеся перспективы притягивали к нему. И сейчас, идя этой долгой дорогой от фонтана Флоры к Козуэй, я никак не мог решиться. Как бы часто и глубоко я ни задумывался о злоключениях прошлого или горестях и обещаниях настоящего, мне не хватало уверенности, или доверия, или веры, чтобы выбрать свое будущее. Мне не хватало каких-то точных данных, какого-то неоспоримого факта или, может быть, отстраненного взгляда на свою жизнь, чтобы увидеть ее ясно. Я был уверен в своих поступках, но не понимал их. И вот я брел среди столпотворения туристов и покупателей, автомобилей, автобусов, мотоциклов, повозок и тележек и пустил свои мысли в свободное плавание по волнам уличной суеты и жары.
— Знаешь, почему мне дали такое имя? — спросил меня Джонни, когда мы потягивали замечательный горячий трущобный чай; в глазах его плясали веселые искорки.