Приблизившись к ней, я понял, что злобный взгляд предназначен не мне. Она уставилась с ожесточением и ненавистью на какой-то момент в прошлом, на какое-то место, или человека, или событие, приковывавшее ее внимание так же прочно, как цепь удерживает дрессированного медведя. Лицо ее покрывал толстый слой косметики — маска, которая была такой неестественной и так грубо пыталась ввести окружающих в заблуждение, что выглядела даже не столько гротескно, сколько трагически. Напомаженный рот был гораздо шире ее собственного, небрежно подрисованные брови также были чрезмерно большими, нарумяненные щеки начинались выше скул. Из угла рта вытекала тонкая струйка слюны, капавшей ей на колени. Пары неразведенного рома обволакивали ее, смешиваясь с еще более отталкивающими запахами. Голову украшал парик в стиле «помпадур» с толстыми черными локонами. Он был скособочен и открывал редкие седые волосы. На ней был надет зеленый шелковый китайский халат чонсам, укутывавший шею почти до самого подбородка. Она сидела, положив скрещенные ноги на стоящий перед ней стул. Обутые в мягкие шелковые тапочки, они были крошечными, как у ребенка. Руки, такие же беспомощные и невыразительные, как и обвислый рот, лежали на коленях словно обломки, выброшенные волной на пустынный берег.