— Ты что, не видел? — спросил меня Махмуд, после того как ушёл Халед. — Разве ты не видел его лица?
Мы нашли почерневшую дверь, ведущую в дом. Она была незаперта и от толчка сразу отворилась с жалобным ржавым скрипом.
— А пошел-ка ты знаешь куда, приятель? — взорвалась она, накинувшись на меня с такой яростью, что я не заметил, как она напугана. — И вообще, какое тебе дело до всего этого?
Когда Кадер закончил молиться, мы отнесли тело Сиддики назад в шатёр, завернули в кусок ткани и оставили до утра, когда можно будет совершить обряд похорон. Поработав ещё несколько часов, мы бок о бок улеглись в пещере на ночь. Храп стоял оглушительный, измученные люди беспокойно ворочались во сне, но я не мог уснуть по другой причине. Перед моими глазами всё время стояло то не освещённое луной место, где в густой тьме исчез Хабиб. Халед был прав: эта война Кадера пошла наперекосяк с самого начала, и в моём бодрствующем сознании эхом отзывались эти слова: «Плохое начало…»
Вскоре после рассвета мы сели на поезд, идущий до Чаманского ущелья. В нашей группе было двенадцать человек, и никто не проронил ни слова за несколько часов пути. Назир сидел рядом со мной, почти всё время мы были с ним наедине, но он так и не нарушил каменного молчания. Пряча глаза за стёклами тёмных очков, я смотрел в окно, весь во власти очарования живописным ландшафтом, стремясь раствориться в нём.