Минул день, настала ночь. Фесс заставил себя лечь, заставил себя забыть о чёрном обелиске. Ему показалось, что он засыпает – хотя и трудно заснуть в мёртвой тишине, когда даже лошади, похоже, дали обет молчания. Ни ветерка, ни шороха, ни звука. С главарём и Фессом осталось много воинов, но некромант готов был поклясться, что они все уже умерли, мертвы много веков в этом мёртвом и неизменном мире, где даже песчаные барханы, самой судьбой обречённые менять облик по прихоти вечно дующего ветра, застыли в оцепенении.