Ринсвинд смотрел на бледное лицо Льо!рта, которое быстро проваливалось вниз. «Вот чудно, – пробормотала крошечная часть его мозга, – почему это я вдруг поднимаюсь?»
Он порылся в сваленном у стен скарбе и выбрал себе тяжелую изогнутую саблю, которая, очевидно, некогда была радостью и гордостью какого-то пирата. С виду сабля эта относилась к разряду того холодного оружия, которое наносит ущерб, полагаясь не столько на остроту клинка, сколько на свой вес. Ринсвинд неуклюже взмахнул саблей.
– Надо будет заглянуть в «Барабан». Чуточку попозже. Заодно отведаем тамошнего пива, которое так влечет твоих людей, Визель.
– Это приспособление для быстрого изготовления картинок, – объяснил Двацветок. – Сравнительно недавнее изобретение. Я весьма горжусь им, но, понимаешь ли, я боюсь, что эти джентльмены станут… э-э, я имею в виду, они, может, будут… ну, вроде как возражать. Ты не мог бы разъяснить им, что к чему? Разумеется, я оплачу их потерянное время.
Покойный Златоглаз Дактилос, который создал не только «Могучего Вояжера», но и пусковой ствол, утверждал, что последний штрих введен лишь для того, чтобы гарантировать, что корабль в начале своего долгого погружения не налетит на какие-нибудь скалы. Возможно, это было простым совпадением, но благодаря изгибу колеи он должен был подпрыгнуть, как лосось, и театрально засверкать, прежде чем исчезнуть в облачном море.
– Ты что, не боишься высоты? – кое-как выговорил он.