— Здесь, конечно. А там я нисколько не жила. Нам не велели вспоминать, что было до смерти, но всё равно все вспоминают. Я тоже потратила немножко денег и вспомнила. Меня мама родила дома, засунула в полиэтиленовый пакет, такой, знаете, с ручками, и выбросила на помойку. И когда меня нашли, я уже была неживая.
— Да вы хоть знаете, что эта падла сделала?! — закричал Серёга. — Против своих пошёл!.. За такие дела брюхо вспарывать надо, а не разговоры разговаривать!
Казалось бы, ничего не изменилось кругом, не шелохнулось, не мигнуло, но вместо серебринки перед изумлённым Ильёй Ильичом образовалась торчащая из серой субстанции деревянная рейка.
Илья Ильич критически оглядел редкую цепочку стражников. Молчаливые фигуры придавали пейзажу нарочитую театральность, но теперь за этими декорациями виделось иное — настоящее и жестокое.
— Для денег место всегда найдётся, — возразил Афоня, но лямишки мигом прибрал.
— При казармах достаточно челяди, женщин и мужчин, пиати и бел-пиати, все они получают меньше, чем будешь получать ты, и с радостью станут служить тебе. Не пытайся их подкупать, все, у кого в душе обитала неблагодарность, уже не живут, и прах этих людей давно остыл. Я не стал вешать их на колья, я просто отпустил их, лишив своего покровительства, как отпускают тех, с кого палач содрал кожу. Они плакали, стоя под стенами, а когда пришёл срок, они умерли без моей опеки, как умирает человек, лишённый кожи. Я давно никого не казню и не наказываю болью. За малые прегрешения накладывается пеня, за большие — виновный изгоняется. Напшану расскажет тебе, что является большим прегрешением, а что малым.