— В дешёвом кафе подойдёт кто-нибудь и сядет за ваш столик. А вам, может быть, не хочется, чтобы он рядом сидел. А он ещё возьмёт и примется из вашей тарелки есть. Некоторые этим промышляют, особенно цыгане. А вы ему ничего и сделать не сможете, потому что никакого стыда у него нет, а бить его нельзя.
А хлыщ, оставивший по себе самое неприятное впечатление, выдрал из дела лист с подписью и потом несколько раз развлекал удивительной фамилией знакомых девиц, так что шлейф лямишек тянулся целую неделю.
Илья Ильич покорно кивнул, отодвинул гнутоногий венский стул и уселся.
Бульвар и впрямь был бульваром, крепко утоптанной дорожкой, проложенной по оплывшему крепостному валу — больверку и обсаженной с двух сторон деревьями, о чём Илья Ильич не без удовольствия поведал сыну.
— А вы знаете, — сказал Сергей на прощание, — сегодня ко мне на трапецию народ валом валил. Я тут прикинул, получается, что я сегодня в ноль вышел, первый раз за все эти дни.
— Да вот, — Илья Ильич снова развёл руки, — мы вчера на Цитадель штурмом ходили, и вроде бы Илюшка сумел на стену подняться. Во всяком случае, с тех пор я его и не слышу. Возможно, это обязательное у них условие, чтобы не следили за ними…