— Дайте воды, гады! Твари! Они не слышат меня.
Она пахнет фруктовой жвачкой. Губы у нее мягкие, как мочка уха.
— Давай ее сюда, — говорю я Берте, сую пистолет в карман. — Сам все сделаю. Тряпка сухая есть?
— Эрих сказал мне, что ты оттуда никогда не выйдешь. И я… Господи, что я делаю…
Один квадратный километр старого Страсбурга заключен в куб из черного стекла. Когда попадаешь сюда впервые, можно обмануться и решить, что здесь просто ночь. Но ночь такой темной не бывает. Такая тьма может стоять, скажем, во чреве кита.
— Недоволен чем-то? А? — орет на меня Пятьсот Третий, круша мне ребра. — А ну, улыбайся, говно! Улыбайся! Улыбайся!