— Нам не пора? Десять минут уже прошло, а ты обещал, что через пятнадцать нас уже загребут!
Мне хочется глаза выдавить этому Рокаморе. А ей надо договорить.
— Вы уже успели отдать его контрабандистам? Говори! Он уже вышел на черный рынок?!
— Можешь звать меня Виктором, — будто это признание стоит его послужного списка, разрешает Двести Двадцатый.
В этом всегда темном подвале, на замурованных бульварах Рамблас, впервые за двести лет становится светло, как днем. Как в чистилище.
На мне самом маски нет. Без нее неловко, стыдно: как разглядывать бонз Партии, ее жертвователей, функционеров, ее влиятельных друзей, членов Совета. Мы видим их только в новостях — и далеко не всех; а ведь если и есть подлинные бессмертные, в чьих руках сегодня Европа, — это они.