— Я знаю, где ты. Я спрашиваю, что ты там делаешь. Он же закрыт. Я жму плечами.
Я даже не слышу его голоса; читаю по губам.
— Как ее назовешь? — спрашивает меня Берта.
— На колени его! Али, держи пилу! — вопят снаружи. — Они не верят нам!
Зачем я ей это говорю? Она запрещает себя жалеть, но я почему-то ощущаю именно жалость. Эта ее история — о двух глупых стариках, которые пытаются обогнать смерть в заведомо проигранной гонке… И вот появляюсь я и снимаю их с дистанции.
Подбираю с пола ножку стола — тяжелую, остроугольную — и с размаху колочу ею по композитной стене. Прозрачный материал поглощает удар, лишь чуть содрогнувшись. Его не разбить, я понимаю это, но остервенело молочу по стене камеры снова и снова.