— В Европе такие креветки целое состояние стоить будут! — Аннели неприлично чавкает, утирает текущий жир тыльной стороной ладони, улыбается. — А тут гроши! По вашим меркам, конечно…
— Я тебя прощаю, мам, — говорит Девятый. — Прощаю.
Потом решаюсь наконец. Вскидываю подбородок, готовясь встретиться с его прорезями…
— Какой скальп? Я под такое вообще не подписывался, — ноет за широкой спиной громилы кто-то еще из звена.
Игрой течений меня выносит в середину этого моря; я попадаю в какую-то мертвую точку, где меня перестают сердито пихать и подталкивать, оттирать локтями и тащить за собой — и предоставляют мне валандаться самому по себе, лениво трезвея.
— Боже, как ты вырос! Бернар, мальчик, мой любимый… Ты знаешь… Эти господа дают нам сделать только один звонок… Только один. За все время. За все время, пока… Как ты? Как ты, кроха?