— Сто двадцать миллиардов умрут! Что вы этим измените?!
— Я не отсюда! Я из Европы! Из настоящей Европы! — говорю так, чтобы он услышал это своими старыми волосатыми ушами.
— Через окно. Там было окно, я отнял у доктора ствол и проплавил в нем дыру.
— Но не твой, — напоминаю я ему. — Ты ведь попросил меня тогда сделать Аннели аборт. Твой ребенок остался там, на полотенцах. Я не успел им помешать. Был занят. Разговаривал с тобой.
Как они попадут в Барселону? Стеклянная стена с единственными воротами на тридцатиэтажной высоте сделала Европу неприступной для нелегалов — но она же превратила этот город в крепость, осада которой может продолжаться месяцы и годы.
Теперь мне нужно разобраться с моими внутренними органами. Раскрутить скукоженные кишки. Разлепить склеившиеся меха легких, вернуть им ритм. Обуздать галопирующее сердце. Это непросто: вагон забит до отказа. Чтобы не запачкать всех этих самаритян, я прислоняюсь лбом к черному стеклу и смотрю наружу.